Я отлично провел это воскресенье. На кладбище.
Суббота выдалась солнечной и теплой. 20 градусов. Для конца октября – превеликое удовольствие. Прилетели Машины родители. Приехали знакомые из Ирландии. Я всем объявил, что собираюсь в воскресенье на Пер-Лашез, самое знаменитое кладбище Парижа и один из мировых топов. Все были рады, а некоторые даже счастливы.
Осенняя листва, теплое нежное солнце, поросшие мхом памятники, меланхолия и тишина — ну правда, что ещё нужно для конца октября в конце-концов?
Но в воскресенье пошел дождь. Температура упала до +10. Машины родители сказали, что устали от перелета. Друзья из Дублина написали, что у них нет зонтиков, да и как-то вообще… Кладбище…
Я шёл один. Чёрное пальто (я вытащил его из кладовки), черный большой зонт. Накрапывал дождь, разгонял туристов по кафешкам. Вся центральная аллея была свободна. У могилы Элоизы и Абеляра я стоял один. Ворон сел на крышку их бетонной неоготики и каркнул мне в лицо. Пробежала группа туристов от могилы Джима Моррисона. Я прогулялся до сердца Шопена и отбил ему его похоронный марш каплями дождя и мокрыми каштанами. (Это самое первое, что я запрограммировал в своей жизни. Ещё на бэйсике: там, там, тадам-там, тадам, там, там-тадам…)
Я зашел в кафе, заказал черный эспрессо, сел в углу с видом на ливень. Пришла смска: “Мы выходим”. Приехали ирландские гости, дождь скоро кончился, мы выпили кофе и пошли искать их родного Оскара Уайльда. Кладбище превратилось в парк, где весело порхали итальянцы, полька у сердца Шопена доказывала нам, что он чистокровный поляк, а французы, смеясь, тёрли складки на штанах убитого журналиста.
Моё чёрное пальто превратилось в темно-серое. Зонтик захлопнулся. Мэри Поппинс улетела.