Часть 1
12 июня начинается война. Наполеон как бы видимо специально хочет унизить Ельцина с его этим Днем России. Но дата атас! 12.06.12. Наташе Ростовой на свадьбу бы такую.
Становятся виноваты абсолютно все. В поисках причины войны дядька Толстой ударяется сначала в пацифизм, потом во французскую революцию и вглубь туда, в каменный век. И слава богу, что Лев Николаевич не ведал про существование динозавров, а то кто знает, куда бы затянули нас его изыскания. Я вот из-за его глубокого исторического анализа сел не на тот поезд.
Наполеону подают небольшую чистокровную арабскую лошадь. И всё! Это всё! Всего-то мы знаем о лошади. Толстой не потрудился нам рассказать про ее характер. Никогда мы не узнаем, была ли лошадь с толстой шеей или с некрасивыми копытами? Какие плечи у кобылицы? Ходила ли она, наконец, в диванную, и ржала ли она по-французски с ошибками? Воспитывала ее нянечка или специально выписанный немец? Ничего этого не передаст нам ленивец Лев Николаевич.
Потом Наполеон слез с лошади и сел на бревно. И снова ничего. Цвело ли это бревно буйным цветом раньше? Зацветет ли теперь от взгляда Наполеона? Старо ли оно, как там сучья? Сколько желудей дало бревно, где они теперь? Где остальные бревна? Испытал ли Наполеон счастье, сидя на этом бревне? А блаженство? А почитать Евангелие?
Это случится чуть позже, но я раскрою вам тайну: в третьем томе Лев Николаевич прет материал. Плагиатит по чем зря. Он листами копирует царские указы, афиши городничего, молитвы и прочую номенклатуру. И порой это наталкивает нас на ощущение, что Лев Николаевич не прочь и денег лихих заработать, ведь платят-то за листы. А тема лошади не раскрыта! И бревно лежит без дела.
Толстой продолжает не жалеть женщин и выдает нам про Безухую следующее: “Затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой”.
Между тем, Александр объявляет войну «своему брату его величеству» Наполеону. Но как бы еще весь в сомнениях. Говорит, мол, может не надо?
Не поверите. У старшего Болконского выпал зуб! Я прям физически ощущаю влияние этого произведения на меня.
Младший Болконский едет на войну. Там кланы и заговоры. Армия не готова.
Толстой приступает к разбору народов. Вам с культурологической точки зрения тоже будет не вредно: “Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично как умом, так и телом, непреодолимо-обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя, и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что-нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина”.
О-ля-ля! Повторюсь: “Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет”. Сопоставляем. Понимаем: Толстой никак русским считать себя не может. Ну а как? Нет, не имеет просто права. Он же так самоуверен в своем знании, что, по его же словам, он скорее, простите, не-ме-ц.
Николеньку вновь выписывают домой, но он кочевряжится. Его и так повысили, пока он был в отпуске, а он не пробухал то событие. Его полк, между тем, исключительно щупает паночек, пьет и отступает.
Не прошло и трех томов “Войны”, как Ростов все-таки слегка разрезал руку выше локтя лицу белокурому молодому, с дырочкой на подбородке, светлыми голубыми глазами, но все же вражескому лицу.
За такие лихие подвиги Ростову дают георгиевский крест и батальон гусар. Самого Николеньку мучает совесть. Ну а то! Такого красавца, да еще и с дырочкой чуть не ранил.
Наташа в депрессии. Диагноз этот науке еще не известен. Но Толстой на передовой: он продолжает уже поднятую с Болконским тему и обвиняет медицину в ее недееспособности и даже, как понимает, бедняга, подручными средствами описывает эффект плацебо и вступается за гомеопатов.
Вместо психолога Толстой подсылает Наташе, ясна поляна, православную активистку.
Молитовка, а не лекарства, вот что помогает Наташе. Младая графиня Ростова так молитвой и Россию от Наполеона почти спасла.
Но ни одной молитовкой силен народ русский. Еще и фран-масонским обществом. Через лингвистические махинации с масонскими сказками Пьер воображает, что именно он и победит злодея Наполеона (раньше он сам хотел быть Наполеоном, как мы помним). Если сумма букв у императора Наполеона по-честному дает 666, то Пьерушка изворачивается и для имения 666 придумывает себе безграмотное l’russe Besouhof. Что нам тут вскрывает все толстовские затеи и раньше видные, но теперь совсем ясные. По звучанию и отчасти написанию l’russe совпадает с l’ours, что как бы медведь Безухий. Некие отношения с медведями у Пьера были еще в первой главе по знакомству с Долоховым. Но и в целом всю книгу Пьер ведет себя как классический михалковский бурый мишка. Выученный за границей он продолжает бить хрусталя в родной посудной лавке, по болезни духа попивая горькую и веселясь с цыганами.
И вот этот крупный силой, ростом и всеми членами великорусский медвед, молитовка Наташи и самая малость проделывания дырочек от Николеньки войну выиграть нам и должны. Потому что, по тому же Толстому, история не царями делается, а стечением обстоятельств и народом русским.
Сам же Николаич переходит к приему трехкратных повторений собственных шуток.
И некогда свежий и задорный юмор, как и положено в таких случаях, начинает попахивать душком тщеславия.
У красивого Пети Ростова вырастают толстые губы, Наташа поёт, наши под Смоленском, князь Голицын учит русский язык (учителя взял).
Петя твердит, что не может ничему учиться, когда отечество в опасности. Драться пора.
Младший Ростов, подражая брату, бросается любовью в царя, сидя прямо на царь-пушке. Проблема в том, что он даже не может узнать государя, в которого так влюблен. Ах этот мужской род Ростовых!
Император Александр доедает бисквит. Но потом думает, что не гоже так царю. И начинает кидать бисквиты с балкона. До этого момента самая идиотская ситуация в моей жизни случилась в Дюнкерке. Тогда на карнавале местный мэр с балкона кидал в пьяный народ селедку.
Петя, мечтая стать гусаром и русским офицером, с честью избивает старушку, но ловит царский бисквит. Такого не видел даже пиратский Дюнкерк.
Все рыдают.
Часть 2
Бомбить Воронеж – это у нас в крови. Мы же по словам Толстого возбуждали ненависть к врагу, самолично сжигая русские города.
Смоленск сожгли. Князь Андрей в печали. Лысые горы будут сданы.
Токмо не можно войну вести так!
Погубили Россию. Старый Болконский умирает. (А ведь у него недавно выпал зуб. И у меня недавно выпал зуб. Я в тревогах.) Число знатоков геометрии дома Болконских уменьшается.
Мужики не выпускают княжну Марью съехать в Москву.
И тут появляется ретроградный Ростов. На коне. Весь такой гусар. А невесты в деревне есть? Ну вот и плачущая во все свое некрасивое лицо, княжна Марья ему и невеста. Он освобождает княжну от крестьян, и всё у них будет хорошо.
Я ждал этой фразы Жюли Курагиной два с половиной тома: “Но как же это по-русски сказать?”
Пьер едет в армию.
Случается Бородино. Лев Николаевич утверждает, что все историки – пузыри, и только он знает истинную диспозицию, причины и следствия Бородина. Этим он и разливается. В связи с этим, старик Толстой учит нас математике и игре в шашки.
Князь Лев унижает Наполеона. А потом не в силах удержаться опять начинает свои возбуждения против медицины, теперь уже по-французски, если вдруг кто не понял по-русски. Потому что: “Но как же это по-русски сказать?”
Люди отчаянно бьются.
Пьер ездит по Бородину как по ярмарке, высматривая самые интересные моменты. И пуля-дура его не берет.
Толстовский Наполеон, как и толстовский доктор, беспомощен, бесполезен и вот-вот проиграет схватку. Толстой убивает людей целыми дивизиями, чтоб доказать свою правоту по поводу никчемности медицины. Он может стать настоящим идолом антипрививочного движения.
Заплывший жиром толстовский Кутузов вчерась молился и, в отличие от Наполеона, сегодня всецело умиротворен. Да к тому же и крестится. И в противоположность французу, который боится проиграть, Кутузов боится выиграть.
Князь Андрей все думы думает, пока идет сражение. За это ему прилетает граната. Болконский начинает тут же снова любить траву, землю, воздух, жизнь. Как когда-то небо Аустерлица. Но беда – два раза одно и то же у Толстого любить нельзя. Тут не забалуешь.
Князя несут к докторам. Но мы понимает, что это знак. Ежели у князя Андрея появились врачи, тут уж точно нет шансов. Переживаю за коронавирус.
Пока собирают по частям Андрея, он видит, как разбирают (отрезают ногу) мерзавца Курагина.
Наполеон в панике после сражения придумывает Евросоюз.
Далее следуют нуднейшие предсказания автора об истории, которая и так всем уже известна. Толстой-провидец!
Часть 3
Толстой начинает расследование по соревнованиям Ахиллеса и черепахи. Берет геометрические прогрессии. Со скоростью самой геометрической прогрессией роман скучнеет. И как Ахиллес никогда не догонит черепаху, так и школьник никогда не дочитает “Войну и мир”.
И тут оба-на! Кто бы мог подумать. Толстой открывает теорию относительности. Блин, Эйнштейн же еще не родился даже. А этот про точку наблюдения, суть времени, движения, ну и про благовест, естественно.
И тут же старче Лев Николаич объясняет почему фильм «Секрет» и прочие деревенские поверья, приметы и бизнес-коучи для лохов необразованных, и как оно это все не работает. Я спокойно выдыхаю в надежде, что Толстой прав, и мой зуб и смерть старшего Болконского мало связаны.
Пьера объявляют французом. А он хочет грохнуть Наполеона.
Кутузов жжет.
Элен тем временем вступает в католичество, чтобы избавиться от Пьера. Хитро. А он считал жену дурой. Ну ага.
Пьер возвращается. Андрей и Курагин умерли. Ах, Наташа, таких мужиков извела. Красавцев.
Мэр Москвы Растопчин петросянит и выпускает юмористические афиши. Видимо это у всех московских мэров в должностных обязанностях где-то прописано: народ веселить перед бурей.
Все бегут из Москвы. Ростовы тоже. Что как бы нам намекает…
Паф! Раненого Болконского привозят Наташе. А мы его уже похоронили.
Наташа сначала собирает фарфоры да гобелены, а после разгружает для раненых подводы.
Безухий решает убить Наполеона, но тут же спасает француза.
Болконского везут с повозками Наташи. Москва горит. Наташа тоже.
Князя Андрея, естественно, пытается убить врач своими лекарствами. Но тут Наташа, Тимохин и образа. Как помереть в такой компании? Князь чаю хочет. И Евангелие читать.
“Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно”, – люблю такое от Толстого.
Пьер идет убивать Наполеона. С кинжалом. Но по пути спасает противного и гадкого на вид ребенка. Русского. Для толстовского равновесия ему помогает пятнистый француз.
Пьера за заступничество за армянскую барышню садят в тюрягу. Конец.
В третьем томе мы узнаем, что Толстой жуткий всезнайка. Он понимает и физику, и медицину, и русский народ, и почему война началась, и почему Москва подожглась. И правильно это знает только он. И никто. И будь радехонек, читатель, великое тебе счастье, что брат Лев Николаевич с тобой поделился. Счастлив будь, кому сказал!
За три тома у Толстого все про…ли всё. Кто волка, кто гобелены, кто жизнь, кто геометрию, кто деньги в карты, кто женихов красивых, кто армию, кто Москву. У Толстого пока в плюсах ходит только Николенька. Но то Георгиевский плюс.
Том 1 — Том 2 — Том 4 — Эпилог — Моя война